Во льду
In Ice

Автор: Pythia
Перев.M.W

Необходимое вступление от переводчика:

1. Я, честно говоря, не знаю, понравится ли вам эта вещь, поскольку она несколько выбивается из общего числа фанфиков.

2. Некоторые термины остались непонятными. Перерывание словарей ни к чему не привело, консультации тоже, посему я взяла на себя смелость заменить их более привычными.

3. Специалистов в фантастике прошу не зацикливаться на специфических терминах, поскольку смысл многих из них от меня ускользнул, и я не могу гарантировать, что употребила их правильно и к месту. Прошу прощения!

4. Спасибо Совушке за терпение.

5. Если вам понравится, то прошу считать перевод совместным с Совой творчеством, а если нет, то всю ответственность за испорченный рассказ беру на себя.

Это самая глупая вещь, которую я когда-либо сделала.
Только не подумайте, что делать глупости - мое обычное занятие. Я зарабатывала свою репутацию и положение упорным трудом в течение многих лет.
Вот забавно, еще год назад я первая осудила бы себя за то, что я сделала. А сейчас - нет. События прошлого года открыли мне глаза на многие вещи, и я не хочу возвращаться к прежней жизни. Той, где не происходит ничего незапланированного.
Наконец-то я живу полной жизнью и хочу так жить. Даже если это всего на несколько минут…
Я была в Новой Атлантиде, когда они его нашли. Пришло сообщение, что экспедиция в Новой Сибири нашла кое-что интересное. Никаких конкретных фактов, только загадочные намеки. Я закончила свои дела с директором реставрационных работ, поймала челнок и отправилась на поверхность.
На этом участке никогда не было никакого древнего города. Его восстановили по отрывкам старого фильма и спустили под воду в 2056 году. Именно это я и увидела и не смогла примириться с несоответствием исторических фактов и современной эстетики. Новая Атлантида стала городом последних романтиков, которые еще сохранились на земле, и я надеялась, что им удастся построить тот город, о котором они мечтали. Но в моей голове бушевали противоречия между историей и мифологией.
Я вернулась в Смитсоновский университет как раз в то же время, когда грузовой транспорт состыковался с Вашингтонским куполом. Это был Сочельник - один из немногих еще сохранившихся традиционных праздников, доставшихся нам от прежнего мира, и грузчики ворчали о том, что их заставляют работать.
Мартин - я должна говорить Доктор ДеСильва - руководил процессом. На его лице было написано искреннее волнение, а он сам и его сотрудники, словно группа студентов-новичков, нетерпеливо бегали вокруг грузчиков, стараясь уловить хоть проблеск своей находки. Все бросились врассыпную, как только я появилась. Они суетились, натыкаясь друг на друга, стараясь исполнить противоречащие друг другу приказания, как обычно и бывает, когда кто-то имеет репутацию, подобную моей. Я могла бы простить им ненужную суматоху, но некомпетентность - никогда!
Я выбрала ДеСильву, чтобы возглавить эту экспедицию, вопреки тому, что думали все остальные. Я слышала о его странностях, но его работа всегда была безукоризненна. Он трудился на реконструкции Венеции, а его работа по реставрации Великой Китайской стены, вне всякого сомнения, доказала, что Китайское правительство перенесло одну часть в начале 21 века. Я с большим сомнением относилась к тому, что он пытался найти доказательства того, что в последние годы до нашей эры греческие и кельтские захватчики достигли Китая.
Едва ли он смог бы доказать эту свою теорию, особенно разыскивая сохранившихся в ледниках мамонтов, до которых еще не добралось глобальное потепление, но я рассудила, что его специфическое хобби не могло помешать исследованию Северной Сибири.
Конечно, я ошибалась. Тогда я не слишком хорошо знала Мартина. И я не подозревала, что его находка так отразится на мне самой.
Я предположила, что он нашел именно то, за чем его посылали.
Криолаборатория заказала хорошо сохранившегося мамонта, обещая, что потом представит животное во всем его блеске, как это уже было сделано с Лапландским саблезубым тигром, чьи клонированные тигрята сейчас являются одной из главных достопримечательностей городского зверинца.
Я была немного разочарована размером ящика, который появился из грузового транспорта. Он вряд ли содержал в себе большое по размеру существо.
Кто-то пошутил, сказав, что ДеСильва поймал Йети. А потом шутник заметил меня и быстро нашел себе занятие на противоположном конце площадки. Йети был болезненной точкой для правления Музея и назывался «уловка 32». Я еще не входила в правление, но была одним из членов  команды, которая разоблачала поддельные факты. Определенная часть моей репутации появилась как раз после той скрупулезной работы. По реакции шутника ДеСильва понял, что я появилась, и нетерпеливым жестом пригласил меня. У меня было немного свободного времени, и я решила не сопротивляться его энтузиазму и пошла вслед за ним и автопогрузчиками в Институт.
- Маленький мамонт, д-р ДеСильва, - не преминула заметить я.
Я помню взгляд, который появился на его лице: нетерпение, восхищение… Я вглядывалась в его лицо и думала: «Интересно, почему я не делала этого так долго?»
- Это не мамонт, Госпожа, - торжественно проговорил он, ведя меня в комнату перед лабораторией, куда доставили ящик. - Это человек.
Сначала смотреть было не на что. Защита, которая окутывала его, была покрыта слоем столетнего грязного льда. Очертания тела были нечеткими, расплывчатыми и сомнительными даже под светом самых сильных ламп. Были проблески растрепанного меха и плетеной кожи, кажется, мелькнула фиолетовая или темно-синяя ткань и еще волосы. Очень много волос. Они окутывали его словно льняной кокон, его лицо полностью было закрыто бородой и длинной челкой. Волосы как бы свили гнездо, в котором он лежал, свернувшись подобно спящему ребенку. Но он не был ребенком, и требовалось гораздо больше, чем простой толчок, чтобы разбудить его. Знала ли я тогда, пристально разглядывая запечатанную временем ледяную капсулу, насколько изменится моя жизнь?
Я точно не помню, помню только дрожь, внезапно охватившую меня, и как неожиданно сильно забилось мое сердце. Ни одно открытие не вдохновляло меня так уже долгие годы. История стала для меня мертвым бременем, которое я несла, чтобы не оглядываться назад. Человек, за которого я вышла замуж, давно ушел в мир иной и наш сын тоже оставил меня. Я старела, сожалея об этом. Омолаживатель мог освежить мою кровь, восстановить мое тело, но он не мог оживить мою душу. Ничто не могло сделать это. Ничто, пока я не заглянула сквозь толщу льда и не увидела там душу, пойманную временем и не тронутую столетьями.
- Почти две с половиной тысячи лет, - где-то рядом со мной шептал Мартин. -
Дата неточная, но мы думаем, что это где-то пару сотен лет до нашей эры. Не такой древний, как найденные раньше, но даже в этом случае…  Посмотрите, это невероятно. Он в отличном состоянии, никаких переломов, никаких травм. И какие странные металлические вещи: застежки, какой-то амулет, нож в его сапоге… Только подумайте, - он, как и я, не мог оторвать взгляда от блестящей поверхности льда. - Он видел свет, когда Рим еще не завоевал мир. Они все еще верили в древних Богов, а по земле еще ходили герои.
Я помню, что фыркнула тогда. Я давно потеряла веру в любых Богов и героев. Я была слишком стара для такой ерунды и слишком была предана науке, чтобы верить в чудеса. Я была хранителем мертвого прошлого, оберегавшим исчезнувшие воспоминания. Я верила в то, что однажды - и скоро! - вся Земля станет просто одним огромным музеем, все еще цепляющимся за историю и прошлую славу, чтобы успокаивать себя в своей старости.
Но эхо волнения Мартина затронуло мое сердце и оставило в нем странный след.
Было время, когда я была очарована тем историческим периодом, в котором жил этот человек. Он не мог видеть расцвета Греции, так как, скорее всего, был младшим наследником какого-нибудь Сибирского кочевого племени, но даже в этом случае…
Если бы он только был жив, я могла бы задать ему массу вопросов.
- Мы ожидали мамонта, д-р ДеСильва, - медленно сказала я, стараясь охладить его возбуждение. – Но, тем не менее, - добавила я, как будто желая скрыть разочарование, - будет нехорошо, если все приготовления пропадут впустую. Оттаивайте вашего «героя» и давайте посмотрим, что криолаборатория сможет с ним сделать.
Я не ждала многого от этого эксперимента. И когда спустя неделю я шла в криолабораторию, я жалела о моем поспешном решении сообщить начальству. Праздники были мучительны для меня, и я была рада вернуться к работе.
Кое-что напомнило о нашей новой находке, и я решила проверить, как продвигаются дела. Если находка д-ра ДеСильвы окажется поврежденной, я с удовольствием остановлю эксперимент. Скорее всего, его «найденыш» был древним стариком, который пришел на ледник, чтобы умереть. Подходящий экземпляр, чтобы сохранить его в запасниках и показывать посетителям как кое-что любопытное, и ничего больше.
Я даже думала, что доктор ошибся в датах. Бывали тела, хранившиеся во льду намного больше, чем две с половиной тысячи лет, но это было редко и ни одно из них не было восстановлено. Границы ледника были обнаружены недалеко от границ  владений кочевых племен, которые жили в Сибири и соответствовали временным рамкам. Человек мог быть чуть старше или чуть младше определенных учеными дат.
На криоуровне было холодно. Странно, потому что температура должна была быть такой же, как в остальных помещениях университета. Сохранение биологических материалов - искусство, которое давно переросло потребности в обычной криогенике. Сейчас это по большей части стало областью, вовлекающей микро-центрические временные статис-поля. Местное время замедляется, а биораспад - это химический процесс, который происходит на молекулярном уровне, и правильно подобранное статистическое поле может свести к нулю даже податомную деятельность.
«Одно биение сердца в сотню лет» - это был хвастливый девиз криолаборантов, которые посылали в космос колонистов. Было очень дешево отправлять в путь людей, погруженных в сон, особенно если путь занимал много месяцев.
Интересно, что ты чувствуешь, когда время для тебя останавливается?
Близкий к панике Мартин ждал меня в конференц-зале. Я знала, что последние недели он, словно ястреб, парил над своей находкой, сгорая от нетерпения, мечтая дождаться результатов разморозки, надеясь, что человек не был поврежден. Это был сложный процесс и, чтобы освоить его, техники много месяцев отрабатывали его на мамонтах.
Я много размышляла об этой находке, но мало о том, кто ее делал. Конечно, я читала его дело. Человек, который всю молодость провел, изучая Марсианские развалины, и изучил их так, как никто на свете. Он поздно прибег к омолаживателю, сохраняя себя в среднем возрасте, так же как и я.
Когда я вошла, он поприветствовал меня. Мужчина с мускулатурой грузчика конца двадцатого века и изяществом балерины. От него исходило такое волнение, что я даже удивилась.
- Пойдемте, - выдохнул он. - Вы в это не поверите.
Я и не поверила. Я все еще не верю. Я не верю в чудеса, даже притом, что это чудо я увидела своими глазами.
- Полностью сохранен, - сказал Мартин.
Я представила себе замороженный труп с пепельно-бледной синеватой кожей и ссохшимися мускулами. Я видела саблезубого тигра, когда его разморозили. Видела то, что осталось от его тела, отдающего свои тайны генетикам, пока художники-анималисты скрупулезно изучали его. Я знала, чего ждать.
Но на этот раз я увидела спящую красавицу. Или точнее, Рип ван Винкля. Он был все еще окутан своим защитным коконом и окружен ореолом из собственных волос. Но льда больше не было, и его тело казалось свежим и совершенным, как будто его только что положили туда. Он лежал на боку, словно внезапно пойманный теми же силами, которые хранили его сон через века.
Полупрозрачный саван, который окутывал его, мягко блестел в свете лабораторных ламп, и белый мех выглядел чистым и новым. Его перепутанные волосы были цвета золотого зерна, а одна рука, высовывающаяся из меха, была светло-бронзового оттенка.
- Удивительно, вы не думаете? - Мартин с трудом сдерживал себя, чтобы не начать разворачивать свою находку немедленно, чтобы докопаться до ее тайн.
«Удивление» было не совсем подходящее слово для того, что я увидела. Я перестала сомневаться в датах, определенных Мартином, но продолжала спрашивать себя, не было ли это прекрасной фальсификацией.
- А что это за кокон вокруг него? - спросила я, хотя у меня на языке вертелся совсем другой вопрос.
Я хотела наклониться к нему и спросить: «Кто вы?», даже зная, что я никогда не получу ответа на свой вопрос.
Тогда мы еще ничего не знали.
Конечно, я ошибалась. Но это стало ясно потом. Это была часть чуда. А тогда я была уверена, что мы имеем хорошо сохранившийся труп.
- Мы не уверены, - Мартин посовещался с одним из техников, который занимался образцом. - Кажется, это что-то органическое или кристаллическое. После соприкосновения с воздухом, оно начало разрушаться.
Наверное, на моем лице отразилось слишком уж явное разочарование, потому что он с широкой улыбкой поспешил меня успокоить.
- Нет, нет, - он указал на готовый образец. - Это самое удивительное. Тело под ней прекрасно сохранилось. Посмотрите, мы взяли образцы меха, волос и даже его кожи. Лед абсолютно не причинил ему вреда. Ничего, словно он умер несколько минут назад.
Я повернулась и уставилась на него. На Мартина стоит смотреть, даже если на это нет особых причин. Но тогда причина была. Словно мы оба, так или иначе, вышли за узкие рамки наших прежних жизней и вступили на тропу, по которой уже никогда не сможем вернуться.
- И? - снова спросила я.
- Это значит, - он широко улыбнулся, - что мы можем его воскресить.
Мое сердце заколотилось. Это невозможно. Это возмутительно. Правление никогда не пошло бы на это. Это слишком рискованно. Совершенный экземпляр - само по себе открытие, которое потрясет мир. Но попытка восстановить человека…
Пришлось бы вернуть замороженные ткани в режим реального времени. Это слишком большой риск и слишком мизерный шанс на успех. Мы не знали, что убило его. Лед? Какая-то болезнь? Возраст? Возможно, мы разбудим его, чтобы тут же потерять снова.
- Это будет не очень сложно, - Мартин решил, что я колеблюсь из-за недоверия. - Мы можем использовать старый криометод и кое-что добавить. Если нам удастся восстановить его кровь и запустить сердце, мы применим неврорегенерацию. Это будет так, словно он прошел через омолаживатель. Ведь люди делают это каждый день!
- Применить омолаживатель, - эхом отозвалась я, рассматривая экземпляр со все возрастающим волнением, - на человеке которому две с половиной тысячи лет? ДеСильва, вы сошли с ума?
- Да, - быстро сказал он. - И вы тоже. Эллен, - он взял меня за плечо и развернул к себе. - Только представь, что он нам расскажет, если наша затея сработает!
Мне пришлось стряхнуть его руку. Я - его руководитель, и у меня есть определенная репутация и положение. Он не имел права прикасаться ко мне, и даже просто называть по имени. Но его пальцы крепко сжимали мое плечо и его дрожь, которая не имела никакого отношения к страху или отвращению, передавалась мне. Его глаза так умоляюще смотрели на меня, что я не смогла сопротивляться.
- Ладно, - услышала я свой собственный голос. - Вы можете попробовать. Но если вы меня подведете, я пострадаю больше вас. Я слишком сильно рискую.
- Я вас не подведу, - пообещал он. - И знаете что? - я обернулась, он пристально смотрел на закутанную в кокон фигуру. - Я думаю, что он тоже не подведет.
Потребовалось два месяца медленной и кропотливой работы. Мы не собирались торопиться. Воскрешение тканей - очень сложный процесс. «Мы», - как выразился Мартин, - «бросили вызов Богам и повторили деяния Прометея».
Я быстро привыкла к таким сравнениям. Мартин был просто набит ими. Он ссылался на Гомера и Сократа, цитировал Геродота, Вергилия и Еврипида, словно они были его старые знакомые. Я сделала этот проект своим. Я заложила свою репутацию, положение и не собиралась отдавать его кому бы-то ни было. Поэтому я работала рядом с Мартином и его командой, воскрешая в памяти навыки, о которых давно забыла ради великих целей.
Великие цели! Я окунулась в привычную атмосферу и спросила себя, почему я ее оставила когда-то?  Я была специалистом в области античной филологии и археологии, а этот проект был очень тесно с ними связан.
Мы начали с кристаллического кокона, стараясь очень аккуратно, не повредив, снять его, чтобы потом иметь возможность детально изучить. Потом мы впервые притронулись к человеку внутри него, медленно и мягко повернув его и расправив его члены.
Я боялась, что он окажется старым, но в его гибких, мускулистых конечностях не было никаких признаков дряхлости. Это был человек в самом рассвете своего физического здоровья. Мы сняли на голопроектор все этапы, тщательно документируя каждый наш шаг. Я сама аккуратно подстригла его золотые волосы примерно до плеч и подрезала его бороду. Мы взяли отрезанные волосы и подвергли их самому тщательному анализу. Мы не могли поверить тому, что показала нам аппаратура. У него не было этой гривы, когда он оказался в своем ледяном плену. Волосы, так же как и ногти, очень медленно, но непреклонно росли все это время. Время от времени я поворачивалась к нашему времяостанавливающему генератору и вспоминала, как хвастались инженеры: «одно биение сердца в сто лет».
Когда же умерла наша «спящая красавица»? Две с половиной тысячи лет назад? Или на прошлое Рождество, за месяц до воскрешения?
Мартин стал называть его «Крис» после того, как кто-то пошутил, что скорее всего мы нашли Санта Клауса, выпавшего из своих волшебных саней. Конечно, это была полная чушь, но имя пристало, а нам нужно было его как-нибудь называть.
Если бы могла выбирать, я назвала бы его Гавриил или Майкл, со смехом подумала я. Под той золотой путаницей, я нашла немного утомленное, ангельски красивое лицо. Его кожа была чистая, без оспин и пигментных пятен, только небольшой старый шрам над бровью. На его теле были и другие шрамы, скорее всего полученные в сражениях, хотя трудно было утверждать наверняка.
Например, полукруглый шрам на его плече больше был похож на укус, но кто мог его оставить, мы не имели ни малейшего представления. Мы не нашли никаких ритуальных шрамов, никаких татуировок которые могли бы подсказать нам кто он такой.
Его одежда озадачила нас еще больше.
Меховой плащ, сделанный из толстой тяжелой волчьей шкуры цвета соли с перцем, как и его владелец, прекрасно сохранился. Волк был очень большим!
Наш «Крис» не был высоким, меньше чем 170 см, ниже Мартина или меня. Но даже учитывая это, можно было сказать, что волк был огромен. Плащ окутывал человека от шеи до лодыжек, а в ворот был аккуратно вшит капюшон. Серебряные пряжки, которые надежно удерживали плащ на плечах, были изумительной работы и соответствовали эпохе Средневековой Европы. Они так же превосходно сохранились в отличие от тех, что мы находили раньше. Музейные мастера немедленно взялись за работу, и вскоре копии этих пряжек были нарасхват в Музейных сувенирных киосках.
Под плащом нас ждали еще большие загадки. Одежда должна была прояснить его происхождение, но вместо этого запутала нас еще больше. Мы ожидали увидеть что-нибудь примитивное, но его сапоги были  отлично скроены, и он носил прочные кожаные штаны. Кожа была мягкая и хорошо выделанная, и, как и его безрукавка, была  сшита, а не скреплена. На его руках были наручи из переплетенных кожаных полос, и на его шее висел амулет, кажется, вырезанный из нефрита и напоминающий амулеты Майори, что, конечно же, было невозможно.
Безрукавка была выткана из синих и красных нитей с вшитыми заплатами и кожаными вставками на плечах. Пряжки на его ремнях были не металлические.
Его одежда не соответствовала ни одной эпохе и ни одной культуре.
Его нож был отдельным предметом для разговора. Мы нашли его в сапоге и несколько дней восхищались мастерством, с которым он был изготовлен. Бронзовое, прекрасно выкованное лезвие, явно принадлежало к более раннему периоду, и я подумала, что, возможно, это какая-то семейная реликвия. Хотя судя по изношенности рукоятки, ножом часто пользовались.
Самой последней вещью, которую мы сняли с его тела, была серьга. Маленькая золотая петля, которая уютно отдыхала в мочке его левого уха. Она была слишком мала, чтобы служить платой в загробном мире, на ней не было никаких пометок, чтобы считать ее частью культа, поэтому мы просто промаркировали ее как «нательное украшение». Примитивная традиция, давно забытая цивилизованными людьми, но мне она нравилась. Серьга придавала его облику некий шарм.
Итак, нам попался человек, одетый как воин с оружием, изготовленным за пару столетий до его рождения, закутанный в волчью шкуру и в отличном состоянии, что трудно было ожидать от экземпляра двух с половиной тысячелетнего возраста.
У него были почти все зубы, и на них не было следов кариеса. Было очевидно, что при жизни он ломал себе кости, но все они были тщательно установлены и хорошо излечены. Он был обезвожен, но мы не нашли никаких признаков болезней, грибковых инфекций или даже паразитов. Мы тщательно расчесали его волосы и не обнаружили ни вшей, ни блох, ни чего-либо похожего. Кончики пальцев одной руки были немного обморожены, и след отморожения был на правой щеке. А в остальном, перед нами был абсолютно здоровый человек, который, очевидно, умер две, две с половиной тысячи лет назад.
К концу второго месяца мы были уверены, что должны попытаться воскресить его. Это был единственный способ выяснить, кто же он такой.
Я очень четко помню этот день. Хотя прошло уже девять месяцев, я помню его так, словно это было вчера. Мягкий белый свет бестеневых ламп медлаборатории, отражаясь от пустых бледно-синих стен, создавал иллюзию той ледяной пещеры, из которой Мартин вытащил его.
Я была одета в свободную рабочую одежду, состоящую их широких штанов и туники с модными тогда широкими, трубоподобными рукавами. Мне нравилась свободная одежда в отличие от стягивающего талию жакета с узкими рукавами, который требовался на официальных мероприятиях.
Мартин поверх своей обычной туники надел куртку, которая придавала ему праздничный вид. Он выбрал для себя философию самураев насколько лет назад и даже получил лицензию на ношение катаны в общественных местах. Но сейчас меча при нем не было. Мы не знали, как поведет себя «Крис», если или когда он будет разбужен.
Мы выучили приветственные и дружелюбные слова на нескольких давно уже не употребляемых, но еще имеющихся в компьютерных архивах языках. На всякий случай.
Правление согласилось на завершение эксперимента под давлением той предварительной работы, что уже была проведена. Ему отчаянно требовалось увеличение финансирования, и тот факт, что они смогут представить миру живую и подлинную часть истории, наконец, перевесил любые колебания и настороженность. Я убедила их пока не афишировать ход эксперимента, и знала, что если он провалится, то вся моя карьера бесславно закончится.
Моя карьера… Теперь это кажется таким далеким и незначительным. Вся моя жизнь кардинальным образом переменилась с того самого момента, когда вместе с Мартином я начала работать над воскрешением души этого запертого во льдах тела.
Тело это уже несколько дней лежало в питательном геле. Клеточный стимулятор начал продуцировать кровь и другие жидкости организма, внешняя система жизнеобеспечения прогоняла биоматрицу омолаживателя через сердце, легкие, почки и печень, пропитывая их активными веществами и полезными микроорганизмами. Криоединицы и статис-поля были изолированы, и температура тела понемногу приближалась к естественной.
Весь процесс был автоматизирован, единственное, что отличало его от работы с клонированными телами, это электроды, прикрепленные к выходам нервных окончаний.
На этой стадии многое зависело от рук техников и инженеров. Мы поставили перед ними трудную задачу, и они с энтузиазмом приняли наш вызов. Самое большое беспокойство медиков вызывал уровень мозгового повреждения. Они предупреждали, что мы можем разбудить пускающего слюни идиота с непроснувшимся мозгом. Я помню, что просто улыбнулась им и встала рядом с ДеСильвой около «Криса».
«Он не подведет вас», - сказал он когда-то, и я ему поверила. Неожиданно для себя я обнаружила собственную руку, ищущую теплую ладонь Мартина, и свои пальцы, переплетающиеся с его.
Однажды, очень давно, когда мир был менее угнетающим, а я была молода, мне удалось посмотреть древний голофильм «Франкенштейн». Лаборатория, в которой мы сейчас стояли, была абсолютно современная. В ней не было электромагнитных катушек Тесла и готических устройств, но стоя там, я внезапно вспомнила тот забытый образ: ученый, бросивший вызов природе и воскрешающий мертвеца
Он был пережитком времени, дикарем, выросшим в мире, где принцип выживания был основан на грубой силе. Может, меня обманул его ангельский вид? Может, мы собираемся создать монстра?
Но возражать было уже слишком поздно. Процесс был запущен. Прервать его сейчас, означало бы уничтожить все плоды кропотливой и напряженной работы. Оставалось только стоять и смотреть, как суетятся техники.
Тело подняли на поверхность геля. Кто-то кивнул, кто-то кивнул в ответ, я почувствовала, как рука Мартина стиснула мою.
И свет возвратился в мир.
И сделал это незаметно. Не было никаких вспышек, никаких искр, никаких молний. Так же мягко, чуть слышно гудело оборудование, но монитор, фиксирующий сердечные сокращения и молчавший в течение многих часов, зафиксировал небольшую вспышку. И еще одну. По телу, окутанному трубками, пробежала едва заметная дрожь. Я затаила дыхание: наш мертвец шумно, как во время приступа удушья, втянул в себя воздух. Его спина выгнулась, и я улыбнулась техникам, восхищаясь их работой. Я подошла и положила руку на его грудь, чувствуя под своими пальцами устойчивое биение его сердца и сильные сокращения дыхательной мускулатуры, когда ее владелец сделал второй глубокий вдох. Он возвратился к жизни не медленно и постепенно, а резким толчком, открыв глаза и моментально напрягая все мускулы. Я увидела удивленно-ошеломленный взгляд человека, который последний раз смотрел на мир еще до того, как пал Рим.
У него были удивительные синие глаза. Раньше сказали бы «синие, как небо». Раньше, когда небо было еще синее… До того, как мы вынуждены были создать искусственную атмосферу, чтобы изолировать поврежденный озоновый слой. Теперь небо было свинцово-золотым, затянутым газовыми облаками, такими плотными, что они закрывали собой солнце. Я не застала те дни, когда небо было бриллиантово-синим, но я увидела этот цвет в его глазах. Его взгляд встретился с моим и…
- Алкмена? - выдохнул он хриплым голосом.
Его рука, рука воина, приподнялась, чтобы прикоснуться к моей, которая лежала у него на груди. Он улыбнулся так ослепительно, что мое сердце едва не выскочило из груди.
- Боги. Я наконец-то попал на Елисейские поля?
Это небольшое усилие полностью истощило его, его глаза закрылись, а рука бессильно упала. Но теперь это не была смерть, это был сон. Пальцы Мартина стиснули мое плечо, и я поняла, что вода, текущая по моим щекам, это слезы радости.

- Он говорит по-гречески, - Мартин снова и снова просматривал голо-запись воскрешения, и раз за разом на экране возникала та солнечная улыбка, увековеченная бесстрастной техникой. - Греция времен Гомера. Классический греческий. Что, во имя все богов, грек делал в Сибири?
- Не знаю. И сейчас меня это не волнует, - я притянула его в свои объятья, лаская кожу, гладя по плечу, в то время как комната вокруг нас, словно фейерверком, была освещена  улыбкой, застывшей на мониторе. - Он жив, Мартин. Ты можешь задать свои вопросы не мне, а ему.
Синие глаза. Улыбка, освещающая мир. И человек, которого я любила, тоже любил меня.
- Задам, - пообещал он, отвечая на мои поцелуи.
Я рассмеялась и легонько оттолкнула его.
- Ты слышал, как он меня назвал? - спросила я, понимая, что мы прикоснулись к огромной тайне. – «Алкмена». Почему мне знакомо это имя?
Мартин усмехнулся.
- Алкмена, - произнес он, с дотошностью хорошего ученого исправляя мое произношение. - Жена Амфитриона, мать близнецов Ификла и Геракла (подарочек от Зевса). Геракл - самой знаменитый и великий герой из всех, кто когда-либо существовал. Не думаю, что это было часто встречающееся имя, но довольно привычное. Скорее всего, ты напомнила ему кого-то, кого он знал.
- Может быть, - я села и натянула на голые плечи одеяло. - Мне придется разочаровать его.
- Не знаю, - Мартин остановил запись на моменте, когда на лице нашего незнакомца появилось задумчивое выражение. - Мы могли бы притвориться…
- Нет, - решительно прервала я. - Я знаю, что ты задумал. Но это невозможно. Он не на Елисейских полях, и я не собираюсь убеждать его в этом только потому, что я похожа на кого-то, кого он ожидал там увидеть. И где мы возьмем остальные души, которые он будет искать? И, кроме того, наше представление о греческом рае абсолютно не похоже на то, что он ожидает увидеть. Мы должны быть честны с ним, Мартин.
- Я просто подумал… - он пожал плечами и выключил голопроектор, погрузив комнату во тьму. Она сразу опустела, несмотря на то, что мы оба все еще были здесь. - И я предложил бы создать некую окружающую среду, в которой он будет чувствовать себя уютно. Есть биокупол, который готовили для показа мамонта? Мы можем сделать из него какое-то подобие Греческой долины: немного оливковых и фиговых  деревьев, пара лоз винограда, ручей с наядами, небольшой домик с большим винным погребом…
Я рассмеялась, представив себе эту картину.
- Да… слишком большая разница между холодной Сибирской равниной и поисками Йети, с которых все начиналось, правда? Но, по крайней мере, мне не придется клонировать монгольских пони. Это было бы слишком дорого.
Мой возлюбленный встал и сурово воззрился на меня.
- Ты собираешься выставлять его в демонстрационном зале? - спросил он. - Эллен, он не вымерший экземпляр, не экспонат. Он человек. Его нельзя держать в зверинце.
Он был прав. Но тогда я думала, что лучше его знаю, что делать.
- Но он принадлежит музею, Мартин. Ему две с половиной тысячи лет. Он не сможет постичь современный мир. Вся наша технология будет казаться ему волшебством. Нет, я не собираюсь выставлять его в демонстрационном зале. Но его нужно изучать, и люди захотят его увидеть. Он сможет нас многому научить. И мы должны заботится о нем и защищать его…
- … выставляя его на общее обозрение? Обращаясь с ним как с заключенным?
Я не понимала, почему он так расстроился. Разве я не согласилась с его планом?
- Он не будет заключенным. За ним будут прекрасно ухаживать.
Я лгала тогда, но сама об этом не подозревала. Я так долго убеждала себя в том, что говорю, что, в конце концов, сама в это поверила…
Мы забежали к лингвистикам и освежили наш древнегреческий, прежде чем снова вошли к нему. Техники перенесли нашего «Криса» из медлаборатории в палату, все еще держа его в состоянии сна, и откорректировали его метаболизм.
Кардиосканирование и неврограмма не выявили никаких отклонений. Для человека, который в последний раз дышал две с половиной тысячи лет назад, он был в превосходной форме. Хотя медики предупредили нас, что, проснувшись, он будет немного смущен и дезориентирован.
Немного! Женщина моего положения и репутации не имеет право смеяться вслух перед подчиненными, но ситуация была крайне забавная. Поэтому я просто приподняла бровь и посмотрела на Мартина, а потом поблагодарила техников за работу. Мартин прикрыл рот рукой, чтобы скрыть улыбку, и притворно закашлялся, что, конечно же, было не вежливо, но простительно.
Соблюдая все необходимые формальности, я прошла в палату, и мое сердце снова забилось с огромной скоростью. Я потратила целый час, чтобы убедить Правление в том, какую мы провели важную работу и каким ценным будет для нас этот экземпляр. Мы воскресили человека, который родился за столетия до создания привычного нам мира. До того, как развитие промышленности привело к загрязнению атмосферы и поверхности земли. До великих научных открытий и даже до того момента, как начался отсчет времени нашей эры. Он мог столько сообщить нам о расцвете нашей цивилизации, о том, как жили и о чем думали наши предки. Советник Адамс была настроена очень скептически. Она предупредила, что, скорее всего, я оживила примитивного дикаря. Она многого не знала, но даже примитивный дикарь мог бы дать нам ответы на кое-какие вопросы. Правление проголосовало в мою пользу, и я получила «Криса» в полное свое распоряжение.
Но я должна была представить общественности какой-нибудь материал. Расшифровку стенограммы исследований, записи эксперимента и так далее. Наш музей получает дотации для того, чтобы изучать историю и сохранять прошлое.
Я приказала вмонтировать фиксирующую аппаратуру в биокупол. Не знаю, что тогда побудило меня закодировать ее моим личным шифром, но будущее показало, что это было очень мудрое решение.
Тем временем мне и Мартину нужно было приступать к своим обязанностям.
Наш «заново рожденный» лежал на боку, свернувшись под шелковой простыней, которая мягко мерцала под мягким рассеянным светом, заливающим его комнату. Его поза была расслабленной и уютной: одна рука покоилась поверх простыни, колени согнуты, а его волосы словно золотой ореол разметались по подушке.
Когда мы подошли, он начал просыпаться, зашевелился, и я замерла, затаив дыхание, пока не услышала, как он сделал глубокий вдох. Тогда я сама вдохнула, словно до меня только что дошло, что мы сделали.
Эта спящая красавица, этот беженец от истории был жив.
Я работала с его телом несколько недель, восхищаясь гладким мускулам, я вымыла и остригла его волосы, я изучала структуру его кожи. Я знала каждую линию на его теле, каждый его шрам, каждую родинку. Но я работала с трупом, неодушевленным предметом.
А теперь я столкнулась с живым человеком, чья кожа будет отвечать на мои прикосновения, чье дыхание было реальным и чье присутствие уже стало наполнять палату ощущением жизни, которого раньше не было.
Глаза, которые взглянули на меня, были синие. Я знала их цвет, но не предполагала, что они будут настолько яркими.
Мартин молча стоял рядом, уважая мою заминку, считая ее предупреждением. Я чувствовала его за своей спиной и решительно сделала шаг вперед.
- Алкмена? - голос нашего гостя звучал хрипловато, как обычно бывает после сна. - Это ты? Боги… - он перевернулся на спину и улыбнулся. - Кажется, я уснул навсегда…
Он моргал, стараясь разогнать туман. Неврорегенераторы имеют такое свойство - стирать грань между сном и реальностью, - так что я не удивилась его начальной неуверенности. Я знала, что это скоро пройдет. Его глаза изучали меня, а потом скользнули к человеку, стоявшему за моей спиной, и ленивая улыбка исчезла с его лица. Он нахмурился.
- Ясон? - черты лица Мартина, вероятно, были ему знакомы, так же как и мои. - Что ты здесь делаешь? Тебя не должно тут быть. То есть, ты же не мертв? - волна головокружения накатилась, заставив его на мгновение закрыть глаза. - Ты не был мертв! Ты что, на самом деле умер? - он потряс головой, стараясь разогнать в ней туман. - Я там, где я думаю?
Его произношение, эмоции на наших глазах превращали мертвый, давно забытый язык в живую речь. В его произношении был чуть заметный акцент, но, тем не менее, я хорошо его понимала. Он решил, что он на Елисейских полях – древней версии Греческого рая. И я напоминала ему кого-то, кого он ожидал там увидеть, в отличие от того человека, которого напомнил ему  Мартин. Я осторожно перевела дыхание - следующие мгновения многое решат.
- Нет, - сказала я, мягко сжимая его плечо, что как мне казалось, было дружеским жестом. - Ты не мертв. Ты просто очень долго спал. Ты немного растерян и дезориентирован, но это пройдет. Просто расслабься, и все будет хорошо.
Мартин смотрел на него из-за моего плеча.
- Больше чем хорошо, - улыбнулся он. - Но для начала, не мог бы ты назвать нам свое имя?
- Мое имя? - он растеряно уставился на нас. - Вы же знаете мое имя. А… - он внезапно рассмеялся. - Вы хотите знать, что я помню, да? Я снова ударился головой? Герк всегда говорит, что у меня твердая голова. Но если бы я ударился головой, то она должна была бы болеть. А она не болит… Ладно, мое имя Иолай. Иолай… - он вдруг замолчал, и подозрение стало появляться в его взгляде.
Может быть, причиной этому стало освещение, которого он никогда не видел, или его инстинкты полностью пробудились, но подозрение стало расти с огромной скоростью.
- Так, если я не мертв, - он обвел взглядом комнату, - то где я? Меня сюда Герк принес? Он в порядке? Я кое-что помню: Дракон почти достал меня, и тут лед провалился, и я упал… упал… - он снова замолчал, и его рука выскользнула из-под простыни и коснулась заросших щек и подбородка.
Он нахмурился еще больше, и я только потом узнала почему. Я подрезала ему бороду до той длины, которую посчитала соответствующей человеку его возраста той эпохи. Если бы я знала, что он не привык носить бороду, я бы сбрила ее полностью.
- «Долго», - повторил он мои слова, и его пальцы обхватили мое запястье прежде, чем я успела отдернуть руку. В глазах, которые уставились на меня, светилось требование. Я внезапно поняла, что любая ложь только усилит его подозрения.
Искусственный свет, синтетический воздух, прогоняемый вентиляторами, тихий гул системы контроля, моя и Мартина одежда, ткань, интеркомы, как обычно болтающиеся у меня на плече и у Мартина на бедре. Наш гость приподнялся в постели.
- Как долго?
Мы много обсуждали то, что мы скажем ему. Сможет ли он понять и принять действительность? Но я не хотела ему лгать. Все люди, которых он знал, давно стали прахом, растворились в истории. Если он простой дикарь, как ожидало Правление, то я могла бы выдавать ему правду небольшими порциями.
Но он не был ни дикарем, ни простаком. И глядя в его глаза, я понимала, что он не поверит ничему, кроме правды. И если я обману его пусть даже в самом малом, он никогда не станет доверять мне.
Его захват был нежным, но сильным, и я не смогла бы освободиться от него.
- Как долго? - снова потребовал он.
Я глубоко вздохнула.
- Две с половиной тысячи лет.
Он уставился на меня. Я не знаю, поверила бы я, если бы оказалась на его месте. Его губы шевелились, беззвучно повторяя произнесенные мною слова, а в его прищуренных глазах сквозило недоверие. Я наблюдала, как эмоции меняются на его лице, и старалась, чтобы моя улыбка выглядела сочувствующей.
- Две с половиной…
- … тысячи лет, - закончила я за него.
Он смотрел на меня, ища признаки лжи на моем лице, и не находил их.
- Двадцать пять столетий? - я почувствовала, как его пальцы разжались. – Вы меня не разыгрываете?
- Нет, - официальным тоном, который так не соответствовал разговору, произнес Мартин. - Моя леди говорит только правду.
«Моя леди» - интересная фраза. Особенно на классическом греческом.
- Боги… - человек откинулся на подушки и уставился в потолок.
Понадобилось очень немного времени, чтобы он принял обрушившиеся на него новости. Понимание ударило с почти физической силой. Он шумно вдохнул, и его тело напряглось под грузом печали и потерь. Он закрыл глаза и отвернулся от нас, чтобы мы не видели, как он дрожит, отчаянно стараясь сохранить самоконтроль.
- Герк… - слова застряли у него в горле, чтобы не вырваться наружу с рыданиями.
Мы с Мартином обменялись взглядами. Мы ожидали подобной реакции, но этот тихий стон душевной боли стал для нас непереносимым.
- Иолай, - я осторожно прикоснулась к его плечу. – Пожалуйста…
Я больше не могла найти слов, что бы успокоить его. Никто не мог бы понять и прочувствовать глубину печали, которая так резко разрушила его мир. Тогда я еще не знала ни о его брате по оружию, ни об их дружбе. Я не понимала, почему это было для него так тяжело. За последующий месяц я увижу, как надежда сменит в его сердце эту мучительную боль. Но я знаю, что эта рана никогда не заживет полностью. Даже сейчас.
Он вздрогнул от моего прикосновения и глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки.
- Что-то должно было случиться, - прошептал он. - Что-то очень нехорошее, раз он не вернулся за мной…
Это была безграничная вера в его потерянного друга. Он проснулся один в странном мире. Отделенный от своего времени многими столетиями, он беспокоился о событиях, которые давно уже затерялись в истории. Мы рассматривали его воскрешение как чудо. А он - как катастрофу. Он не мог предположить, что переживет своего партнера, и он считал, что нарушил обязательство, которое существовало между ними.
- Мне жаль, - тихо сказала я. Я не знала всей подоплеки, но печаль в его голосе была слишком откровенной.
- Это не ваша вина, - он сел и закутался в простыню.
Я видела, что в его глазах блестят не пролитые слезы, но видимо он решил, что следует сосредоточиться на настоящем, а не на прошлом, которое он был не в силах изменить.
- Где я? - спросил он, разглядывая меня и Мартина. - И кто вы?
Это были самые легкие вопросы, и я с радостью ответила на них.
- Меня зовут Эллен. Это Мартин. Это он случайно нашел тебя захороненного во льдах. Ты находишься в городе, который называется Вашингтон, очень далеко от того места, где тебя нашли. Но ты среди друзей и в полной безопасности. Ты немного слаб и дезориентирован. Когда силы вернуться к тебе, мы ответим на все твои вопросы, я обещаю.
Он кивнул. Мартин с горящими глазами подошел к его кровати.
- Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы ответить на кое-какие наши вопросы? У меня их так много…
- … и все сразу!
Иолай увидев мою улыбку, криво усмехнулся в ответ.
- Это так странно, - он смущенно разглядывал нас. - Вы даже разговариваете, как…  - он покачал головой. - Спрашивайте. Отвечу, на что смогу.

- Он ненормальный! - Мартин закрыл дверь в мой офис и привалился к ней спиной.
На его лице было написано крайнее изумление. Я не могла винить его в этом или даже спорить с его заключением, потому что была удивлена не меньше. Наше чудо, наша спящая красавица, говорил вполне разумно, но все, что он сказал, больше походило на бред.
- Ледяные драконы! Полубог! Волшебство! - человек, способный принимать самые дикие и самые спорные теории, касающиеся его исследований, сейчас качал головой, отказываясь верить в только что услышанное. - Может, это переводчик ошибся?
- А может, это что-то не так с нашим представлением об истории? - нахмурившись, я сидела за компьютером и старалась найти хоть какие-то ответы на свои вопросы. – Возможно… - я замолчала, просматривая файлы и ища сходство хотя бы в фонетическом произношении имен, которые произносила наша спящая красавица, - … он верит в то, что говорит. Его слова были совершенно искренними, а упоминания - абсолютно непосредственными. Он говорил о мире, который хорошо знает, - я уставилась на текст, появившийся на дисплее. - Может, конечно, у него серебряный язык барда, и нам придется немало потрудиться, чтобы отделить правду от вымысла, но мне не показалось, что он лжет намеренно.
- И мне, - Мартин подошел ко мне, обнял за талию и положил подбородок мне на плечо, чтобы иметь возможность читать текст на дисплее. Так приятно было чувствовать тепло его тела, и я прижалась к нему в ответ, принимая его близость без протеста. - Но даже если он сам верит в то, что говорит, Эллен, это все равно чепуха. Мы спросили его, как он оказался в Сибири, и что он нам ответил? Что Бог послал туда его и его партнера, чтобы поймать ледяного дракона и вернуть в Тартар огненного демона, который оттуда сбежал. Безумие… заблуждение…
- … мифология, - я удивленно ткнула пальцем в дисплей, и плывущий по нему текст остановился. Сама я никогда не слышала имени нашего героя, но компьютер сумел его найти! - Он думал, что я - Алкмена, помнишь?
- Угу. А меня он назвал «Ясон». Был такой герой. Он открыл морской торговый путь в Колхиду.
- Он искал золотое руно, - поправила я. Мартин был из тех историков, которые всегда за легендами и мифами стараются найти рациональное зерно. – Посмотри на список его команды…
Я провела пальцем по списку имен мимо Автолика, сына Гермеса, мимо братьев Диоскуров, мимо Орфея, Тидея, Главка и остановилась на…
- Геракл, сын Зевса, - прочитал Мартин и пожал плечами. - И что? Он постоянно упоминается. Даже наш друг внизу утверждает, что знает его.
- Может и знает, - я опустила палец ниже.
- Ео-ла-ус, сын Ификла… минутку… Ео-л… Иолай?
- Никто не может подтвердить, что эти имена подлинные. Но никто не может и опровергнуть, что его там не было, Мартин. Эти мифы создавались две с половиной тысячи лет назад. Он смотрит на меня и видит Алкмену, мать сына Зевса. Полубога, которого он считает своим лучшим другом. Он смотрит на тебя и видит Ясона, предводителя аргонавтов, царя Иолка…
- Коринфа, - улыбнулся Мартин, - так он сам сказал.
- Заблуждение?
- Совпадение, - в голосе Мартина было куда меньше скептицизма.
- Одно из многих, - я вздохнула, погасила дисплей, встала и обняла своего любимого. - Итак, у нас три варианта, мой господин, - я произнесла это по-гречески, и Мартин покраснел от удовольствия. - Или мы жертвы невероятного, потрясающего обмана, или двадцать пять столетий сна во льдах так сказались на его разуме, что он путает мифы с реальной жизнью, или…
- … или мы имеет подлинного мифологического героя, который сейчас спит в лабораториях музея. Эллен, это дикая теория даже для меня! Это означало бы, что все наши представления об истории ложны! Я не думаю, что мы жертвы обмана. Я сам его откапывал, помнишь? Этот лед столетия никто не трогал. Он самый настоящий! Так что, скорее всего, у нас тут второй вариант…
- Возможно, - неуверенно ответила я. - Может, чем больше мы будем разговаривать, тем легче нам будет докопаться до истины. Кроме того, - я выскользнула из его рук и взяла с книжной полки тщательно запакованный образец странного кристаллического кокона, который так хорошо сохранил через века человека, спавшего сейчас несколькими уровнями ниже нас. Мы подвергали этот образец многочисленным тестам и исследованиям, но он по-прежнему отказывался раскрывать нам свои тайны. Мы даже не поняли из чего это сделано. - Как эта штука могла сохранить человека подобным образом? Да еще в таком состоянии, словно с момента его последнего вдоха прошла всего секунда. Может, нам нужно считать это чудом или…
- … подарком Богов, - Мартин покачал головой. - Невероятно!
Я кивнула и повернула прозрачный бокс так, чтобы кусок кокона заблестел под лампами. Он был такой тонкий, но все же смог сберечь свое сокровище на целых две с половиной тысячи лет.
Мы спросили, что последнее он помнил, и ему потребовалось некоторое усилие, чтобы ответить на наш вопрос, словно он старался отделить правду от вымысла.
- Дракон поймал нас врасплох. Думаю, что он ранил Геракла… и кажется, отшвырнул его в сторону, я точно не помню. Он летел прямо на меня, готовый к нападению. Мне некуда было бежать, но у меня была защита, данная Селестой. Мы должны были использовать ее, чтобы доставить дракона на место. Селеста сказала, что защита может удержать душу между жизнью и смертью столько, сколько нужно. У меня был выбор: или стать ужином дракона, или упасть с высоты больше чем сотня футов. Ну вот… я выбрал то, что выбрал бы каждый… я закутался в защиту и прыгнул в трещину.
Потребовалось три недели, чтобы подготовить биокупол. Техническая сторона заняла пару дней, основная масса времени ушла на создание обстановки. Я очень придирчиво отнеслась к выбору предметов и растений.
Все это время, пока шла подготовка, мы с Мартином  проводили в компании Иолая, стараясь завоевать его доверие и узнать как можно больше о его жизни. В это же самое время он изучал нас.
Мы ждали, что какое-то время он проболеет - так случается со всеми, кто проходит через омолаживатель. Но в его крови и его органах не было тех токсинов, которые были привычными для нас. Микроорганизмам не пришлось сильно перестраивать его метаболизм или чистить его кровеносную и лимфатическую системы. Еще им сильно помогло то, что он был в превосходной физической форме.
Он перенес два дня ретроболезни, неизбежной при перестройке биологических часов на клеточном уровне, и теперь просыпался ранним утром ясноглазый, нетерпеливый и сгорающий от любопытства.
Я не удивлялась его энергии. Он проспал тысячи жизней, и теперь ему многое нужно было наверстать и изучить. Пока Правление часами спорило о том, что современный мир может «загрязнить» его «чистое» существование, мы знакомили его с такими достижениями цивилизации как ванная, электричество и голопроектор. Он с жадностью впитывал все знания, и его быстрое привыкание к новому нельзя было игнорировать. В первые дни техники объяснялись с ним в основном жестами, но к концу недели он уже мог называть их по именам и довольно сносно объяснять им свои желания. В результате между ними установились дружеские отношения.
Фактически, он понимал гораздо больше и гораздо быстрее, чем кто-либо подозревал. Иолай был далеко не дурак, и если он решил поначалу разыгрывать из себя глухого, то только для того, чтобы иметь возможность как следует изучить ситуацию, в которой он оказался, и убедиться, что ему ничего не угрожает. И вероятно, это было разумно.
Мы много практиковались в греческом языке. Он исправлял наше произношение, со смехом учил нас фразам, которые не встретишь ни в словарях, ни у поэтов, и мало-помалу греческий становился для нас основным языком, особенно когда вокруг были другие люди.
Большинство членов Правления считали его приобретением, а не гостем. Они пришли посмотреть на него и ушли со смешанными чувствами. Мы изготовили копию его одежды (оригинал забрали для изучения и чтобы выставить в демонстрационном зале). Он долго осматривал ее, нахмурился, заметив пару неточностей, и со вздохом переоделся, радуясь тому, что наконец-то может избавиться от шелковой тоги, которую он был вынужден носить все эти дни.
Босой, бородатый, закутанный в большой для него кусок шелка, он выглядел очень экзотично, а в обтягивающих кожаных штанах и с открытым жилетом, выставляющим напоказ слишком много обнаженной кожи, чтобы считаться приличным, он сразу стал варваром. Так Правление и решило для себя. А мне очень понравился его вид, никакая одежда не подошла бы ему лучше. А когда он избавится от своей бороды, то взъерошенный дикарь превратится в загорелого воина, чье превосходное телосложение будет прекрасно дополняться озорным выражением молодого лица, которое сейчас пряталось за светлой щетиной.
Когда мы принесли его одежду, он спросил про свой нож. Но о возвращении оружия не могло быть и речи. При всем его обаянии ни я, ни Мартин не доверяли ему настолько. Доверие пришло позже. Намного позже. Кроме того, нож уже был выставлен в зале вместе с его одеждой и драгоценностями.
Я спросила его, зачем ему понадобился нож, и почувствовала себя дурой, когда он сказал, что просто хотел побриться. Мартин рассмеялся, отвел его в ванну и показал, как пользоваться ножницами и бритвой. Он появился чисто выбритым и с такой улыбкой, которая бы заставила покраснеть даже ангела.
Разница была потрясающая. Внезапно его лицо стало похоже на открытую книгу, написанную чьими-то шаловливыми мазками.
Те истории, которые он рассказывал нам, обо всех этих женщинах, о неприятностях, в которые он попадал из-за них… Теперь я поверила каждому слову!
Но Правление делало вид, что не замечает этого, хотя я заметила, что многие из них были сильно уязвлены тем, что увидели человека, который не только непринужденно уживается с собственной мужественностью, но и гордится ей. Они наградили его множеством подозрительных взглядов. Настоящие мужчины обычно приводят женщин моего мира, которые привыкли чтобы к ним обращались с покорностью и почитанием, в неловкость. Я боюсь, что сама привыкла к такому обращению. Я воспринимала своего мужа как обязанность, я пренебрегла моим сыном ради собственной карьеры и потеряла их обоих без малейшего сожаления.
Я провела много времени, изучая эпоху, когда миром правили мужчины и тот беспорядок, который они устроили. Я была рада, что здравый смысл, в конце концов, победил.
До Мартина.
До Иолая.
Один показал мне, что меня можно любить как равную, относясь при этом как к королеве. Другой - что есть огромная разница между показным и настоящим уважением к жизни, как к огромной ценности, и что жить так нужно каждый день.
Мы напридумывали слишком много правил и наложили слишком много запретов.
Наше законопослушное общество полностью уничтожило в людях творческий потенциал и проявление индивидуальных черт. Для любви не осталось благодатной почвы, где она могла бы пустить корни и дать распуститься прекрасному цветку. Я взглянула на мир новыми глазами, и меня не обрадовало то, что я увидела.
Теперь я поняла, почему мой сын оставил меня, и я знаю, что он ушел искать.
Не сомневаюсь, что многие из членов Правления упрекнули бы меня за то, что я
«поддалась романтическому настрою» - понятию из старых фильмов и книг, которые были запрещены к общественному использованию. Для Правления наш недавно разбуженный герой был только очередным любопытным экземпляром, который будет изучен, оценен и зарегистрирован. Их совершенно не интересовало, кто он такой. Для них он был эхом из прошлого, ценным экспонатом, появившимся только для того, чтобы чему-нибудь нас научить.
О, он здорово развлек их, говоря на своем классическом греческом, который многие из них даже не потрудились выучить. Но многих его поведение запутало и даже напугало. Дикари не разговаривают на мелодичном языке древних философов и поэтов, они испуганно визжат и шарахаются, когда сталкиваются с развитой технологией. Лично я сильно сомневаюсь, что мы по-настоящему цивилизованы. Позже Иолай скажет мне, что Правление напомнило ему о группе афинских женщин, с которыми он однажды столкнулся. Они считали, что Кентавры «грубы и неотесанны», а сами прятались за городским фонтаном, чтобы подсматривать за ними. Они осуждали Амазонок за их мужененавистническую политику, а сами спешили домой к своим мужьям-подкаблучникам. Я поняла, что именно он имел в виду, но, честно говоря, меня больше интересовало, что решило Правление.
Я стала думать, что, возможно, Мартин был прав, когда сомневался в моих словах по поводу «заботы», которую мы проявим к нашему герою. Я думала тогда только о проекте и о том, что он даст нам, и совершенно не подумала, как он затронет Иолая.
То, как Правление обращалось с ним, поселило в моей голове сравнение, которое могло бы его обидеть. Я боялась, что для них он не больше чем бык-призер или самое последнее приобретение для Зверинца.
Он был немного растерян, когда Правление в полном составе ввалилось в его комнату посреди ночи, хотя он довольно быстро пришел в себя. Слишком уж все было ново и любопытно для него, чтобы задуматься над тем, зачем они пришли. Он был благодарен за то, что мы подарили ему жизнь, даже если он не до конца осознал грандиозность этого проекта.
Из того, что он нам рассказывал, можно было предположить, что он знаком с чудесами, и даже если мы верили только в половину того, что он говорил, все равно было что-то такое, что заставляло меня затаивать дыхание всякий раз, когда я смотрела на него. Он доверял мне даже после того, как понял, что его жизнь теперь будет ограничена стенами Музея - даже тогда он не обозлился ни на меня, ни на Мартина, который не уступал ему в любознательности и стал его хорошим другом.
Через несколько дней после визита Правления техники погрузили его в глубокий сон и, не спросив его согласия, переместили в биокупол. Его перевезли на гравитационных носилках, которые сопровождали четыре вооруженных, закованных в броню Стража и техники. Тогда я не могла понять причину всей этой повышенной предосторожности. Правление было абсолютно уверенно в том, что он не сможет сбежать, и я не могла себе представить, что кто-то захочет его украсть. Возможно, он был самым ценным приобретением Университета за последнее время, но его ценность была не материальная, а скорее научная.