Где-то гремели раскаты грома. Где-то бушевал яростный ветер. Где-то, прямо над его пульсирующей от боли головой, сейчас разверзлось небо, и потоки ледяной воды с ревом и грохотом обрушились на многострадальную землю. Где-то…
Но он находился за пределами всего этого. Он ничего не осознавал. Он не знал даже, кто он, где сейчас находится и как долго он здесь был. Он не знал, почему его душа разрывается от невыносимой тоски, такой ужасной, что она ощущалась, как живое, уродливое чудовище. Внезапно он понял, что это чудовище – сама смерть. Его смерть.
Но как это может быть? Он ведь жив. Или нет? Может, если он откроет глаза, он получит ответы на свои вопросы. Но Геракл знал, что не хочет открывать глаза. Не хочет, потому что тогда на него обрушатся боль и горе, которые не под силу вынести даже полубогу.
Но сыну Зевса ничего не оставалось, как собрать все свое мужество и встретить испытание лицом к лицу. Он должен открыть глаза… должен.
И как раз в тот момент, когда ему это почти удалось, время повернулось вспять, и он разом все вспомнил.
Иолай. Всеблагие Боги! ИОЛАЙ!
Должно быть, Геракл произнес это имя вслух, потому что к нему тут же приблизилась неясная, расплывчатая тень. В ней полубог с трудом узнал того заключенного, который освободил его на арене. У растрескавшихся губ появился кубок с янтарной жидкостью. Сын Зевса был слишком слаб, чтобы сопротивляться, он едва сумел прохрипеть:
- Иолай?
Миндалевидные глаза заключенного потемнели еще больше. Сначала - лекарство, потом он расскажет об Иолае. Ради этих известий сын Зевса был готов на что угодно, поэтому он в два глотка проглотил горький отвар. Заключенного, теперь уже бывшего заключенного, звали Лин Хо. И он был "десертом" в пыточном меню Менаса Максиуса. Весь прошлый месяц он делил свою комнату с отважным человеком по имени Иолай. На своей родине, далеко, на Востоке, Лин Хо был целителем, поэтому он оказал тяжело раненному охотнику первую помощь прямо на арене, а потом с помощью темнокожей женщины перенес Геракла и его друга в покои Максиуса.
В конце концов Геракл нашел в себе силы, чтобы задать самый страшный вопрос.
- Иолай… жив?
Лин Хо поставил на стол опустевший кубок.
- Его тело выздоравливает. Мы вправили сломанные ребра на место, и его легкие теперь без помех наполняются воздухом. Припарки с целебными травами помогли побороть инфекцию, и остальные раны тоже заживут, - Лин Хо склонился над своим пациентом. – Он поправится, и ты тоже. Для вас обоих сейчас самое важное - хороший уход и сон.
Почему-то эти слова ничуть не успокоили Геракла. Почему-то он чувствовал, что сейчас Иолай легко может стать добычей того существа по имени Смерть, что притаилось неподалеку. Полубог рывком сел, его искалеченные мышцы протестующе застонали. Боги, он чувствовал себя так, словно его разрезали на куски, а потом неправильно сложили.
- Я хочу видеть Иолая. Немедленно.
Лин Хо кивнул. Он помог Гераклу выбраться из кровати, позволив использовать опереться на свое плечо.
Сначала сын Зевса пытался идти сам, но быстро понял, что его ноги еще не готовы выдерживать тяжесть его тела. А еще он с удивлением обнаружил, что для своего небольшого роста Лин Хо был удивительно силен… Почти как Иолай… Иолай…
Это имя вызвало в душе сына Зевса такую лавину чувств, что у него перехватило дыхание.
Снаружи снова ударил гром. За стенами замка бушевала гроза, должно быть, мир тонул, захлебываясь потоками воды, словно слезами. Но Геракл не разрешал своим слезам пролиться. Пока еще нет!
В любой другой момент ему понадобилось бы пять-шесть шагов, чтобы дойти до комнаты, где, как сказал Лин Хо, лежал Иолай, но сегодня на это ушла целая вечность. Геракл спросил о темнокожей женщине. Где она? Оказалось, Лин Хо отправил ее в деревню, где ее ждал сын. Здесь Фелисита больше ничем не могла помочь. Геракл почему-то вспомнил, как она, стоя рядом с Иолаем на коленях, рвала свою юбку, чтобы перевязать кровоточащие запястья охотника.
И еще он вспомнил, как они с Иолаем пытались уберечь Фелиситу и ее сына от участи, уготованный для них Максиусом. И именно это план в итоге стал роковым для обоих друзей. И то был его план… план Геракла.
А Иолай, как всегда, не раздумывая последовал за напарником.
И хотя им удалось спасти мальчика, они оба оказались ранены и захвачены в плен. Геракл получил удар копьем в бок, защищая ребенка. Оказалось, острие копья было смазано каким-то парализующим ядом.
Иолай мог бы убежать, но ему хватило одного взгляда, чтобы понять – друг в опасности. И он вернулся.
Он всегда возвращался, и обычно мысль об этом согревала сердце полубога… Но на этот раз он знал, что этот отважный поступок будет стоить гораздо больше, чем они смогут заплатить.
Иолай сражался один против двух дюжин хорошо вооруженных воинов. Он дрался блестяще. Доблестно. Арена была усеяна телами его поверженных врагов... пока стрела не ударила его в спину. Иолай боролся из последних сил, пытаясь дотянуться до лежащего полубога, но боль и кровопотеря сделали свое дело. Но даже когда он упал, он все еще пытался найти глазами глаза Геракла. Его взгляд был полон сожаления, он подвел человека, который столько значил для него.
Мышцы Геракла были парализованы ядом. Когда Иолай рухнул на песок, сын Зевса не мог двигаться, не мог даже кричать, хотя крик рвался из его груди. Ему оставалось только вложить в свой взгляд все свои мысли, всю ярость и всю любовь и надеяться, что друг сможет его понять.
Потом их разделили. Сын Зевса даже боялся себе представить, какие муки пришлось вытерпеть Иолаю. Все требования и мольбы Геракла сообщить хоть что-нибудь о друге оставались без ответа.
Те пытки, которые перенес полубог были ужасны, мучительны, оскорбительны и, что хуже всего, абсолютно бессмысленны.
Если бы он только послушал тогда Иолая!
Геракл знал, что его друг – самый храбрый человек на земле. Он шел рядом с сыном Зевса, не имея той защиты, которую давали его другу происхождение и полубожественная кровь.
Был бы сам Геракл столь же храбр, если бы они поменялись местами? Сыну Зевса хотелось думать, что да. Он должен был так думать.
Геракл никогда не видел, чтобы Иолай уклонялся от сражений. Но на этот раз его друг не хотел идти сюда. И теперь Геракл спрашивал себя, знал ли Иолай, что подстерегает их в будущем? Было ли это видение? Пророчество? Уловка старого охотника? Интуиция? Какая теперь разница…
Геракл не обратил внимания на предупреждения друга, и Иолай подчинился решению партнера.

Еще шаг. Новая агония. Левая нога… теперь правая…
Лин Хо молча выносил тяжесть навалившегося на него тела сына Зевса. Молча… Как поступил бы Иолай, который так много выстрадал из-за того, что осмелился любить полубога.
Неожиданно Геракл вспомнил ту ночь, когда его во второй раз притащили в покои Постэры. Тогда он снова отказался стать ее "личным" рабом. Когда его ввели в комнату, она раздраженно бормотала что-то себе под нос о "извращенных наклонностях" своего супруга. Об его отказе. О замене.
Когда Геракл в очередной раз отказался подчиниться прихоти царицы, она позвала слуг и приказала распять сына Зевса на кресте. И крикнула ему вслед, что он останется висеть, пока не присоединится к своему светловолосому дружку в Тартаре.
Эта единственная фраза сделала то, чего не смогла бы сделать даже сотня солдат. Она сокрушила сына Зевса.
Иолай мертв? Тогда почему Геракл этого не почувствовал? Как погиб его друг? Когда? Иолай умер от пыток, в полном одиночестве?
Вина огромной тяжестью обрушилась на плечи сына Зевса, Он не сопротивлялся, когда его положили на крест и подняли посреди арены. Кожаные полосы высохли под палящими лучами солнца, немилосердно впившись в руки и ноги. Губы растрескались, тело отчаянно требовало влаги. Смерть не торопилась. Она приближалась очень, очень медленно, дразня, оскорбляя, издеваясь. Но Геракл знал, что заслужил каждое мгновение этой пытки.
Иолай был мертв. И он убил его сам, так же верно, как если бы прикончил собственными, запачканными кровью и грехом, руками.
Еще шаг… Лин Хо уважительно молчал.
Каждый миг, проведенный на кресте, Геракл молил о смерти. Он мечтал присоединиться к другу, который обещал ждать его.
Иолай всегда держал свои обещания. Он простит Гераклу его фатальную ошибку. Он всегда его прощал.
Но знание этого причиняло сыну Зевса лишние мучения. Он не достоин прощения, он недостоин ни капли той любви, которую подарил ему Иолай.
Что бы ни выдумывали Постэра и Максиус, каким бы мучениям они ни подвергали полубога, ничто не могло затронуть его души. Вплоть до того момента, когда он услышал знакомый до боли, родной голос, позвавший его по имени.
Сперва Геракл решил, что уже умер, и друг приветствует его на Той стороне. Но солнце все еще жгло его израненную кожу, и горели раны, нанесенные кинжалами солдат.
У полубога ушли все силы на то, чтобы только поднять голову. Но Геракл был стократ вознагражден за такие сверхусилия.
Потому что прямо перед ним стоял Иолай. Живой Иолай.
Их глаза встретились, и Геракл забыл о пытках, о кресте, обо всем на свете. Во взгляде друга он увидел чувства столь сильные, что почти почувствовал себя свободным.
Но его радость была недолгой.
Иолая немедленно окружили охранники, сбили с ног, зверски связали. Но его бесстрашные глаза, которые Геракл любил больше всего на свете, так ни разу и не оторвались от глаз полубога.
Они умрут, но умрут вместе, здесь, сейчас.
Они не могли прикоснуться друг к другу руками, но сделали это взглядами.
Арена… и сразу царство Аида.
Взглядами они пообещали это друг другу.

Лин Хо бережно прислонил вымотавшегося Геракла к дверному косяку, чтобы тот передохнул. Но сына Зевса уже увидел неподвижное тело, лежавшее на кровати, от которой полубога отделала лишь пара шагов. Неведомая сила позволила Гераклу выпрямиться и дойти до постели Иолая.
Но когда Геракл опустился на стул возле постели, на его сердце стало еще тяжелее.
Иолай был бы таким бледным, в сравнении со свежими рубцами на его теле – кровавыми следами перенесенных им пыток. Глаза охотника ввалились, вокруг них образовались черные круги. Вместо прежних судорожных движений, его грудь теперь плавно опускалась и поднималась, но, казалось, между вдохом и выдохом проходит целая вечность. Как будто Иолаю было слишком тяжело делать следующий вдох и в любой момент он мог прекратить эти попытки.
Геракл протянул дрожащую руку и осторожно прикоснулся к повязкам, закрывающим грудь друга. Полубог нуждался в прикосновении. Он хотел, чтобы Иолай очнулся. Нет, не хотел, ему было нужно это. Нужно было поговорить… Извиниться… Вымолить прощение…
И вдруг, ресницы охотника дрогнули, словно тот прочитал мысли полубога. Иолай слегка шевельнулся под рукой Геракла и открыл глаза – они были бледно-голубыми, какими полубог едва ли когда-либо их помнил. И в этих глазах читалась такая боль, что Геракл едва сумел выдержать ее.
Очень мягко, помня о ранах на запястье, стиснул безжизненную руку другу своими ладонями и дрожащим голосом заговорил. Полубог говорил, обвиняя себя во всем, что произошло. Иолай был прав, а он ошибался. Они никогда не должны были приходить сюда. Но они оба живы. И как только Иолай поправится, они покинут это проклятое Богами место, они уйдут отсюда даже не оглянувшись и забудут все случившееся, как страшный сон.
Голос Геракла прервался, и наступила тишина. Сын Зевса не знал, слышал ли его Иолай, понял ли. Хотя глаза охотника не отрываясь смотрели на него, в них была только мольба. О чем молил Иолай? Геракл не понимал. Сын Зевса знал, что Иолай вынес такие муки, что вряд ли когда-нибудь захочет рассказывать о них, но друзьям и раньше приходилось попадали в переделки. Так что же случилось там? Какая неописуемая пытка превратила знакомые ярко-синие глаза друга в бледные, наполненные болью глаза незнакомца?
А потом веки Иолая снова опустились, и он погрузился в спасительное забвение, ускользнув от друга, как бечевка воздушного змея выскальзывает из руки неосторожного ребенка.
Геракл почувствовал, как ледяной страх сжимает его сердце и свирепо обернулся к Лин Хо, по-прежнему стоявшему возле двери.
Боги! Иолаю НЕ становилось лучше! Наоборот, он угасал!
- Он умирает, - горько выдохнул сын Зевса. – Ты солгал.
Лин Хо не ответил. Он даже не смотрел на Геракла, его взгляд был прикован к Иолаю. Спустя несколько минут невысокий человек развернулся и бесшумно вышел из комнаты.
Геракл снова взглянул на друга. Нет, он прошел такой долгий путь, столько пережил не для того, что бы потерять Иолая сейчас. Непрошеные слезы потекли по небритым щекам полубога.
С Иолаем произошло нечто ужасное. Нечто, что заставило его перешагнуть границу выносливости, нечто, что оказалось хуже боли… страшнее пыток…
Лин Хо знает, что это было. И он, Геракл тоже узнает… Прямо сейчас…
Полубог неохотно позволил руке Иолая выскользнуть из своих ладоней, бережно отбросил золотистый завиток с бледного лба друга и с трудом поднялся на ноги. Когда-то послушные мускулы теперь едва выдерживали вес его собственного тела, но Геракл не обратил внимание на эти пустяки. Ему потребовалось собрать все силы, чтобы оставить Иолая, но он должен был получить ответы на свои вопросы!
Лин Хо ушел через небольшую, чуть заметную дверь в дальней стене. Кусая губы от боли и слабости, Геракл доковылял до нее, толкнул и оказался во внутреннем дворе замка. Шторм покатился дальше, оставив после себя холод и мелкий, моросящий дождь. Где-то в темноте мерцали редкие факелы. Толпа людей, несколько часов назад вопившая на разные голоса и требовавшая смерти Геракла, рассеялась. Бывшие рабы вместе с бывшими охранниками жались к кострам, пытаясь хоть немного согреться. В воздухе витали отчаяние и растерянность. Ад Манеса Максиуса уничтожил больше душ, чем Тартар.
Но Геракла все это не касалось. Он огляделся по сторонам и увидел Лин Хо, прислонившегося к стене: тот наблюдал за тем, как расходятся грозовые тучи, и расчищается небо.
Геракл медленно подошел и встал рядом.
Только сейчас он смог как следует рассмотреть этого человека. Лин Хо был молод, чуть больше двадцати лет. Но в его экзотической красоте было нечто, заставившее сына Зевса почувствовать холодный, безотчетный страх. Весь облик бывшего узника излучал пустоту и отчаяние. Такую же пустоту и отчаяние Геракл только что видел в глазах Иолая.
Полубог начал говорить какие-то благодарственные слова, но Лин Хо остановил поток его слов.
- В этом нет необходимости, - прошептал он.
- А я думаю, есть. Ты позаботился обо мне и о ранах Иолая. Если бы не ты, он умер бы там… на арене.
Лин Хо продолжал смотреть в небо. Пустоту небес гораздо легче было выносить, чем пустоту в себе. Он знал, что Геракл ждет ответов на свои вопросы, желая знать, что случилось с его другом.
- Там, откуда я пришел, один человек не говорит о чувствах другого. Вместо этого я могу рассказать правду о себе.
Геракл никогда не доверял людям, которые говорят загадками. Ему хотелось схватить Лин Хо за грудки и вытрясти из него ответы. Но что-то остановило полубога. Поэтому он просто облокотился о стену и попросил продолжать.
Впервые в глазах Лин Хо появилось хоть какое-то выражение.
Он рассказал Гераклу о своей семье: красавице жене и маленьком сыне. В их деревне все мужчины были либо целителями, либо рыбаками. Отец Лин Хо на лодке отправился к большому морю и пропал. Сын решил разыскать его. Начался ужасный шторм, лодка чудом уцелела, но ураган пригнал ее к незнакомым берегам.
- Шторм принес меня сюда, к непохожим на меня людям, говорящим на непонятном языке. Моя лодка была разбита, мне нужно было найти новую. Но вместо этого меня нашел Менас Максиус. Это было пять лет назад. С тех пор я многое узнал. Я выучил этот странный язык, научился одеваться в странные одежды, понял, что больше никогда не увижу свою семью. А еще я узнал, что люди могут причинять другим людям такое зло, до которого не додумаются даже Боги, - Лин Хо повернулся к Гераклу и тот увидел, что лицо молодого человека было искажено гневом, хотя его глаза была абсолютно сухи. – С самого первого дня Максиус сделал меня своим личным рабом. Многие здесь хотели меня, но если бы они попытались открыто заикнуться об этом, он убил бы их. Я принадлежал только ему одному… в любой момент… я должен был быть готов… чтобы доставить ему удовольствие. Моя тюрьма отличалась от той, в которой держали тебя. Моя камера была выстлана бархатом и шелком. И запоры в ней были сделаны не из железа, а из стыда и позора. Мне пришлось научиться разделять душу и тело, которое стало всего лишь игрушкой в похотливых лапах тирана. Сначала у меня отняли честь, потом мужество, а в конце концов я бы умер. Я был один в своей бархатной тюрьме… до прошлого месяца.
Геракл слушал молча, не перебивая, он начал понимать. Слова Лин Хо ранили его, как сотни, тысячи кинжалов. Он боялся принять то, что уже открылось его разуму.
- Иолай…, - тихо выдохнул полубог.
Лин Хо печально кивнул.
- Максиус назвал его "мое золотое сокровище".
- НЕТ!
Отчаянный крик Геракла отразившись от бездушного камня, эхом покатился по двору.
Этого не могло случиться! НЕ с Иолаем!
- Много лет я страдал один. Я думал, что появление Иолая умерит мою боль, но его присутствие только усилило муки. День за днем я наблюдал, как медленно угасает яркий свет его жизни.
Лин Хо тщательно подбирал слова, зная, что они убивают этого большого, сильного, но такого нежного человека. Длинными бессонными ночами, когда Максиус, наигравшись, оставлял их в покое, Иолай шепотом рассказывал своему товарищу по несчастью о Геракле, пытаясь за этими воспоминаниями скрыться от ужасной действительности.
Но никакой осторожный выбор слов не мог успокоить рвущуюся на части душу полубога. Геракл хотел лишь одного, вырыть поганый труп Максиуса и своими руками разорвать его на куски! Мир вертелся вокруг сына Зевса, увлекая его в непроглядную темноту, наполненную ужасом и отчаянием.
- НЕТ!!! НЕТ!!! НЕТ!!! НЕТ!!!
Животные крики метались по двору, отражаясь от каменных стен и взмывая к бесстрастным небесам.
Сжав кулаки, Геракл в слепой ярости наносил удары, кроша каменные стены замка в пыль, пока силы не оставили его. И тогда он рухнул на колени возле стены, обхватил голову окровавленными руками и разрыдался.
Если бы Лин Хо имел душу, он продал бы ее за то, уметь плакать, как плакал сейчас сын Зевса. Но его слезы давно высохли, не оставив возможности излить свое горе.
Он присел на корточки рядом с Гераклом и осторожно положил руку на его плечо.
- Ты должен кое-что узнать. Иолай не пытался бежать, или покончить с собой потому, что Менас сказал, что его покорность продлевает жизнь тебе. Я не мог видеть, как медленно день за днем, ночь за ночью умирает эта светлая душа. Поэтому четыре дня назад я солгал Иолаю. Я сказал, что подслушал, как Максиус хвастался, что убил сына Зевса, но не сказал об этом своему "золотому сокровищу", чтобы тот по-прежнему оставался послушным… Сначала я решил, что совершил ужасную ошибку. Известие о твоей смерти стало для Иолая сокрушительным ударом. Такой боли в его глазах я не видел даже после самых тяжелых ночей.
Но когда он снова обрел способность ясно мыслить, он решил убить Максиуса прямо на арене. Он знал, что кончится его собственной смертью, но это было бы для него счастливым концом. Я согласился помочь ему, потому что…, - Лин Хо не договорил, но за него все сказали его пустые глаза. Риск ничего не значил для Лин Хо, потому что он тоже не хотел больше жить. – Я не знал, что Постэра приказала распять тебя на кресте, мы увидели тебя, только оказавшись на арене.
Раздавленный и опустошенный Геракл повернул залитое слезами лицо к темноволосому человеку.
- Но что теперь будет с Иолаем?
- Теперь… теперь он должен решить, захочет ли он жить после того, что произошло или нет.
- Ты ведь не думаешь, что Иолай выберет жизнь, да?
Лин Хо кивнул. Надежда – это то, за что цепляются люди, когда думают, что их жизнь еще может вернуться в нормальное русло. Но для него самого это время давно осталось в прошлом.
- Только Иолай может ответить за Иолая, - тихо ответил Лин Хо.

Геракл стоял на коленях и ему казалось, что он уже никогда не сможет подняться.
Сейчас он не мог думать ни о чем, кроме Иолая. Все его бытие сжалось до размеров кровоточащей раны, пылающей такой невыносимой болью, что эта боль превращала любую стороннюю мысль в прах.
Иолай…
Хранитель его души… его сердца…
Сколько он вынес из-за… ? Из-за чего? Из-за тебя, Геракл. Из-за того, что ты обязательно должен был доказать, что справишься с любым противником! Справишься любой ценой! Он не хотел приходить сюда, ты заставил его! Он не хотел оставаться здесь, остался из-за тебя! Он пытался предупредить тебя, но ты не слушал его! Ты уничтожил замечательного человека, который имел несчастье дружить с тобой, любить тебя. Убил своими собственными руками. Принес в жертву своему эгоизму!
Полубог вскинул голову, когда утешающая рука сжала его плечо. Встретившись взглядом с Лин Хо, Геракл увидел в них благословенное понимание. А потом он увидел себя.
Грязное, валяющееся в грязи, погруженное в собственные переживания ничтожество. А ведь именно сейчас он нужен своему другу. Очень нужен.
Его собственной боли придется подождать, он справится с ней позже. Если он вообще когда-нибудь сумеет это сделать.
Сейчас ему нужна сила. Не та, что дали ему Боги. Ему нужна сила сердца, а не мускулов. Сила, источником которой всегда был для него Иолай.
Теперь ему придется научиться полагаться только на самого себя.
Геракл решительно поднялся на дрожащие ноги.
Жить или умереть – это выбор Иолая. Но он не оставит друга в одиночестве принимать такое решение. Даже если сыну Зевса придется отдать за это остатки своей жалкой души, он сделает все, лишь бы вернуть друга.
Изможденное тело сопротивлялось такому насилию, отказываясь подчиняться. Геракл обязательно бы упал, если бы Лин Хо не бросился к нему, и не подставил плечо.
Вернувшись в комнату, Геракл без сил рухнул на стул возле постели Иолая и тихо поблагодарил молодого человека за его помощь. За то, что тот сохранил самое дороге, что было в его жизни полубога. Иолая.
Лин Хо молча кивнул. Ему не нужны были слова, их и так прозвучало сегодня слишком много. Он искренне надеялся, что Иолай сможет найти в себе силы, потому что если светловолосый воин выберет забвение, он отправится в этот путь не один.
Вместе с ним уйдет душа и сердце его друга.
Лин Хо понимал, что больше ничего не может сделать для этих людей. Пора уходить, даже если ему некуда идти. Он не может вернуться домой. Он потерял свою семью. Потерял самого себя. Лин Хо бесшумно выскользнул из комнаты, чтобы подобно призраку, бродить по земле до скончания дней.
Геракл не заметил его ухода. Он вообще ничего не замечал, кроме неподвижно лежащего на кровати истерзанного человека, который был его жизнью. Иолай…
С тех самых пор, как они встретились… с самого детства.
Только когда Иолай был рядом, Геракл по-настоящему жил! Жил, а не просто существовал.
Гераклу хотелось подхватить Иолая на руки и убежать с ним прочь. Подальше от этого проклятого места. Подальше от прошлого. Повернуть время вспять, как уже произошло однажды.
Но второй раз этого не случится. Весь месяц он молил Зевса о вмешательстве, но все его мольбы остались без ответа. Геракл знал, что ей не услышат и сейчас.
Друзья ничего не оставалось, как встретиться с настоящим лицом к лицу.
Геракл осторожно прикоснулся к перебинтованной груди друга, чтобы уловить биение его сердца.
- Боги! Что же я наделал?
Даже если Иолай найдет в себе силы забыть этот кошмар, сын Зевса знал наверняка, что сам он никогда не избавится от чувства вины.
Слезы текли по ввалившимся щекам полубога и капали на пропитанные кровью повязки. Но никаких слез не хватит, чтобы смыть весь этот ужас. Никаких сил не будет достаточно, чтобы прогнать тварь называемую Смертью. Потому что сын Зевса знал: часть его души умерла с той частью души Иолая, которую он помог уничтожить. И даже если его друг выберет жизнь, тварь по имени Смерть будет сопровождать их неотступнее тени до самого последнего их дня.

В непроглядной темноте Иолай чувствовал себя в безопасности. Так просто было позволить своему измученному телу погрузиться во тьму навсегда, но что-то мешало ему. Что-то удерживало его на краю забвения, которого он так отчаянно жаждал.
Странно, где-то под ним была твердая земля, сулившая покой и безопасность, а наверху залегла бездна, полная бесконечной боли. И если бы у него хватило смелости взглянуть вверх, он увидел бы, как горит там его душа.
Почему тот, кто находится рядом, мешает ему уйти? Почему не оставит его в покое? Почему не отпустит его?
Иолай знал, что не сможет ничего сделать, пока не узнает, что за существо сидит рядом с ним. И хотя его лишенное души тело жаждало забвения, оно так же сильно нуждалось в любви, которую излучало это существо.
Но существо это требовало слишком многого.
Оно просило, чтобы он жил.
Но чтобы выжить, ему нужно будет взобраться вверх и пройти сквозь огненную бездну воспоминаний. А Иолай не хотел вспоминать.
И все же, когда источник света и тепла снова позвал его по имени, он понял, что у него нет иного выхода, кроме как встретиться с пламенем лицом к лицу.
Иолай выпрямился навстречу смертельным языкам огня, и в тот же миг боль обожгла его и воспоминания нахлынули с такой силой, что он едва удержался на ногах. Стыд, позор, отчаяние, ужас – все это разом захлестнуло его, увлекая в самую сердцевину пылающего Тартара.

Он стоял на стене и опускал корзину с ребенком в протянутые с другой стороны руки. Малыш хныкал, испуганный криками и суетой вокруг, и он, чтобы успокоить мальчика, начал тихонько напевать что-то. Когда корзина оказалась в безопасности, раздался крик, который заморозил кровь в жилах светловолосого воина.
Он обернулся и на забрызганном кровью песке увидел себя с копьем в боку. Это был он сам и не он. Его зеркальное отражение выдернуло из раны копье и упало на спину, устремив глаза в темнеющее небо. Не раздумывая ни минуты, Иолай спрыгнул со стены и бросился на арену. Он должен был быть там, чтобы не дать свету жизни померкнуть в тех синих глазах. Он неистово рвался к упавшему, он был уже близко, когда страшная боль в спине сбила его с ног. Так близко! Но, даже когда собственная боль не давала ему дышать, он продолжал ползти вперед, стремясь добраться до неподвижной фигуры на песке. И когда сознание стало покидать его, его рука в последнем усилии протянулась вперед, словно понимая, что это будет последнее прикосновение. Его усилие оказалось тщетным…
Воспоминания толкали его все дальше и дальше в огонь.
Иолай не мог больше выносить эти муки. Если бы только этот голос перестал звать его! Если бы только прекратил рвать на части его и без того страдающую душу!
Внезапно твердая окровавленная земля сменилась мягкими подушками, ласковый шелк облек его обожженную кожу. За этим последовали воспоминания о пронзительной боли и невыносимом унижении. О таком горе, которое раньше Иолай просто не мог себе представить, и о такой ненависти, на которую он никогда раньше не считал себя способным.

Нет. Нет! Я не хочу пережить это снова! Пожалуйста, не заставляй меня!
Если бы только это голос знал, О ЧЕМ он просит!
Но образы продолжали преследовать его.
Сначала он был один. Он хотел присоединиться к той части своей души, с которой его разлучили, но никто не отозвался на его мольбы.
А потом там появился еще один человек…

И душа Иолая, горящая в огненной бездне, получила небольшую передышку.
Темноволосый незнакомец с экзотической внешностью, который утешал его после…
НЕТ!!!! НЕТ!!!!!!
Огонь набросился на Иолай с новой силой, питаясь чувством вины и стыда, напоминая охотнику, что тот добровольно вступил в эту бездну, чтобы купить жизнь своему другу.
Оттуда не было спасения, но он мог одним ударом покончить со своим унизительным существованием. Но вместо этого он выбрал костер. Он выбрал позор, чтобы продлить жизнь, которая была для него дороже, его собственной чести… гордости… бессмертной души.
Но если бы он знал, чего будет стоить ему это решение, принял бы он его снова? Если бы он знал, что всю оставшуюся жизнь будет гореть в огне Тартара, пошел бы он на это? И хватит ли у него смелости сейчас, чтобы встретиться лицом к лицу с тем, что скрывается за языками пламени?
Иолай знал: ответ на этот главный вопрос заключается в том, решится ли он пройти сквозь самый испепеляющий огонь, чтобы присоединиться к тревожно ожидающей его душе, - или повернет прочь и оставит навсегда свое второе сердце, никогда больше не назовет его по имени, никогда больше не заслужит его любви?
Иолай понял: он подступил к концу своего бытия… Или, наоборот, к его новому началу.
И именно поэтому он принял решение.
Гераклу казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Иолай пошевелился. Это движение было столь легким, что под толстым, теплым одеялом его можно было и не заметить, но чувства Геракла сейчас были обострены до предела.
Он наклонился, стиснул в своих ладонях ледяную руку друга и заговорил, стараясь вложить в мольбу всю любовь и нежность, которую еще мог найти в своем разбитом сердце.
- Иолай, я здесь. Ты нужен мне. Вернись ко мне. Прошу тебя, вернись.
Гераклу хотелось кричать в полный голос, но вместо этого его голос звучал едва слышно И все же эти слова пробились сквозь одурь боли и достигли затуманенного сознания охотника. Слова манили его, звали, даруя силы и возрождая в нем бесстрашного воина, которым он всегда был и которого чуть не уничтожил Менас Максиус.
Иолай выпрямился и развернулся лицом к пламени. В его ярко-синих глазах сверкнули молнии, он открылся своей измученной душе и она вошла в него, как раскаленный нож целителя входит в рану. Свет этой души был столь ярким, что смог осветить самые далекие и глухи уголки этой бездны.
Победа или смерть.
Но борьба не была закончена.
Пламя нашло новый источник питания…
Стыд, отчаяние.
Иолай снова оказался в обитой мягкой тканью комнате. Его разум кричал, отрицая то, что сейчас должно было произойти. Он сражался, как демон, в тщетной попытке освободиться, инстинктивный ужас и предельное отвращение погасили остатки сознания, тело защищалось самостоятельно. Грубые руки охранников сорвали с него жилет и прижали спиной к стене.
Максиус никогда не прикоснется к нему!
Никогда!
У Геракла перехватило дыхание, когда Иолай вдруг часто задышал и заметался по постели. Полубог понял – его друг ведет отчаянное сражение.
И сын Зевса поклялся, что это сражение не будет проиграно.
Влекомый той же силой привязанности, какую Иолай всегда так охотно давал ему, Геракл пересел на постель, обнял мечущегося охотника и прижал его к своей груди, закрывая друга собственным дрожащим телом от терзающих его друга сил Зла.…

Иолай сражался не как человек, не боящийся смерти, а как человек, надеющийся умереть, если его победят. Охранникам было нечего противопоставить его боевому искусству и его неистовому желанию выбраться из этой комнаты. Но все время, пока шел бой, без умолку звучали раскаты отвратительного смеха Менаса Максиуса. А когда все было кончено, и по всей комнате валялись полубессознательный, потерявшие сознание, покрытые кровью стражники, а золотоволосый победитель стоял, тяжело дыша и хватая воздух окровавленными губами, Максиус просто заходился от хохота: столько усилий, и все напрасно!

Бархатная клетка была надежно заперта, на железных дверях были тяжелые засовы, здесь не было ни окон, ни тайных проходов. И если Иолай не Бог и не призрак, он ни за что не выберется отсюда.
Несмотря на всю свою храбрость, Иолай оказался бессилен против похотливых авансов Менаса Максиуса. Ни разу в жизни он не испытывал такого ужаса, и даже представить себе не мог, что страх может проникнуть до самой глубины его души и превратить кровь в лед.
- Я умру, прежде чем позволю тебе прикоснуться ко мне! – Иолаю удалось сказать это с уверенностью, которой не было в его сердце.
Менас остановился и, наклонив голову к плечу, принялся рассматривалть пленника.
- Я не хочу твоей смерти, мое золотое сокровище. Но если тебе обязательно нужен труп, это можно устроить. Геракл заточен в моей самой глубокой темнице. Я легко могу сделать так, что ОН умрет. Конечно, смерть его не будет медленной и легкой. Я лично прослежу, чтобы он подольше мучался, - тиран снова рассмеялся, видя, как изменился в лице Иолай. – Не волнуйся, мой домашний любимчик. Я позабочусь, чтобы ты увидел каждый удар плетью по его спине, появление каждой раны на его теле. Я обязательно сообщу ему, что эти мучения – подарок от лучшего друга. И я с удовольствием посмотрю на выражение его лица, когда он поймет, что ты его предал. Скажи, захочет ли он тогда называть тебя другом?
Слова Максиуса проникли в самое сердце Иолая, его глаза превратились в синий океан отчаяния.
- Нет… Боги, нет!
Масиус улыбнулся самой ядовитой своей улыбкой. Он был уверен в эффекте, который произведут его слова. Он правильно угадал, какие глубокие чувства связывают сына Зевса и "золотое сокровище". Это было не трудно, их дружба читалась в каждом их взгляде. Как приятно, что эти узы отдадут красавчика в его полную власть.
- Геракл будет умирать несколько дней. И каждый его день будет полон мук. Вечность невыносимой боли. Я сделаю из его смерти настоящее зрелище, я позову гостей порадоваться вместе со мной. О, да, мое сокровище, если ты желаешь смерти, то я с радостью это устрою. Или…, - Максиус придвинулся поближе, с восхищением разглядывая его тело Иолая, и жадно вдыхая запах его пота и крови. – Если ты будешь послушным и дашь мне то, чего я хочу…, - Иолай почувствовал, как по его спине побежали мурашки. - … я гарантирую Гераклу безопасность. Может быть, в конце концов, я даже освобожу его. Не сейчас… придется подождать, пока Постэра с ним закончит, но… Выбирай, золотце мое. Я жду твоего решения, выбор за тобой.

Выбор был за Иолаем.

Геракл не мог видеть с каким ужасом сражается его друга, но он почувствовал, что сейчас самый настал переломный момент сражения. Критическая точка.
Он потянулся и очень осторожно, помня об ужасных ранах Иолая, посадил его себе на колени, прижав его к своему истекающему кровью сердцу
- Я не отпущу тебя, Иолай. Я не могу снова потерять тебя. Никогда. Я хочу, чтобы ты всегда был рядом. Ты столько сделал ради меня, позволь мне позаботиться о тебе. Позволь же мне отдать за тебя свою жизнь, свое сердце, свою душу. Я знаю, ты пошел на это ради любви ко мне, и что бы ни случилось, мои чувства к тебе никогда не изменятся. Ты любишь меня, Иолай, я знаю это, поэтому ты должен жить. Живи, Иолай. Прошу тебя, выбери жизнь!
Выбери жизнь ради нас ОБОИХ.

Внезапно Иолай ощутил такую смелость, которая, как ему казалось, покинула его навсегда. Страх в его лазурных глазах сменился яростным внутренним огнем, и уверенностью, и силой. Теперь он знал, кто он такой.
Твердым, недрогнувшим голосом он проговорил, вложив в свои слова весь свой гнев и всю свою решительность:
- Ты можешь заставить мое тело вынести что угодно, но это не затронет мою душу. Никакой фальшивый выбор, который ты заставишь меня сделать, не отнимет моего достоинства. И никакая мучительная смерть, которую ты придумаешь для меня, не ослабит мою любовь к Гераклу или его любовь ко мне.
Как только Иолай произнес эти слова, пламя отступило от него и набросилось на Менаса Максиуса. Корчась в языках пламени, тиран взвыл, словно раненный зверь, и заметался по комнате. Широко раскрытыми глазами Иолай наблюдал, как его мучитель превращается в горстку пепла.
Геракл почувствовал, как тело Иолая неожиданно обмякло в его руках.
- Нет! НЕЕТ!! – сын Зевса осторожно прикоснулся к шее друга выше повязки, пытаясь нащупать пульс.
Ничего.
Ждать… надо ждать…
- ДАААА!!!
Его пальцы ощутили едва заметное биение.
- ДААА!!!
Он глубоко вдохнул, с замиранием сердца наблюдая, как поднимается грудь Иолая для нового вдоха.
Слезы снова навернулись на глаза полубога, но теперь это были слезы радости. Очень осторожно он опустил друга обратно на постель, не выпуская его руки из своих ладоней.
Он ждал.
Медленно, очень медленно Иолай открыл глаза. Его взгляд скользнул по лицу склонившегося над ним друга.
- Иолай.
Охотник был измучен, но чувствовал себя сильнее, чем прежде. Пытки были настоящими. Боль была настоящей. Но стыд больше не сжигал его сердце. Его погасила уверенность в любви человека, который сейчас звал его имени, улыбаясь ему.
Страх пропал.
Иолай понимал, что ему предстоит долгий путь к выздоровлению, но на этой дороге он будет не один.
Его синие глаза улыбнулись, стараясь вложить в эту улыбку всю переполняющую его нежность.
- Я слышал тебя, Геракл. Слышал каждое твое слово.
Сейчас голос Иолая был всего лишь хриплым шепотом, но Геракл в жизни не слышал ничего более прекрасного.
Иолай собрался с силами и вернул другу рукопожатие, но его беспокоили тени, скрывающиеся за улыбкой Геракла, и он позаботился о том, чтобы в его словах не прозвучало ни малейшего сомнения.
- И, да, мой дорогой друг, ты стоишь этого…
Геракл поперхнулся, слова комом стояли у него в горле. Он боялся, что вместо членораздельной речи с его уст сорвутся глухие рыдания. Но он позволил этому благословенному голосу смыть терзающее его чувство вины.
Иолай сделал выбор. Он выбрал жизнь и надежду для них обоих. Они пройдут через все испытания вместе и двинуться дальше. Впереди у них еще много времени, чтобы позволить узам дружбы излечить две израненные души.
Но сейчас Иолаю нужно было отдохнуть. Геракл бережно укутал друга одеялами и поправил ему подушку. Иолай благодарно улыбнулся, чувствуя, что забота станет для него лучшим лекарством.
Морфей уже распахнул перед ним врата своего царства, но теперь Иолай не боялся наступающей темноты. Его рука по прежнему лежала в теплой руке сына Зевса, и ничто в мире не могло разлучить их.
Осторожно, чтобы не разбудить уснувшего друга, Геракл перебрался обратно на стул. Полубог ужасно устал, но не смог бы сейчас уснуть, поэтому он просто сидел и наблюдал как поднимается и опускается грудь Иолая в мерном спокойном дыхании.
Дверь, ведущая во внутренний двор, была приоткрыта, и Геракл увидел, как первые лучи солнца, рассеивают мрак ужасной ночи. Золотой рассвет медленно заливал комнату, прогоняя не только тени, но и существо, терзающее обоих друзей, оставляя их наедине друг с другом.